Август - месяц массовой миграции бывших школьников в будущих студентов.
И она, эта миграция, зачастую отражается
не только в студенческих билетах, но и в паспортах.
Ведь кроме статуса обучения у многих изменяется еще кое-что,
не самое малозначимое в жизни.
А именно адрес проживания.
Так наступает эпоха общаги...

Лично для меня она заявилась за два месяца до получения студенческого билета.
Потому что я набрался вопиющей для всякого гуманитария дерзости
поступать на аэрокосмический факультет
Московского физико-технического института.
Точнее, меня сподвигли ею набраться...

За день до начала первого экзамена, как и полагается,
я прибыл к месту его проведения в подмосковный город Долгопрудный.
Прибыл безбоязненно - на электричке, а потом медленно шел по улицам.
Вернее тихо плыл по течению точно таких же, как и я абитуриентов,
по направлению к зданию приемной комиссии...

Вокруг было тихо и благостно.
Это только потом, лет через десять внезапно выяснилось,
что в мирном студенческом городке водятся беспощадные бандиты,
способные рекрутировать целую мафиозную армию
и держать в страхе многомиллионные столицы...

Но в начале восьмидесятых никакого криминального беспредела
на улицах не наблюдалось.
Скорее всего, в то время все будущие главари
еще только готовились пойти в первый класс общеобразовательной школы...

Зато кругом было полным-полно ядовито насмешливых студентов первых курсов.
Видимо, у них у самих в памяти еще была свежа процедура
собственного поступления в институт.
Мало того, они прошли через горнило, как минимум, одного курса.
А это целых два семестра и, соответственно, две сессии...

Ясное дело, все те, кто не был отчислен,
сами себя воображали чуть ли не Келдышем, Ландау и Капицей в одном флаконе.
Оттого глумились над остальным миром с особой научной изощренностью.
На вопросы: "Где находится?" или "Как пройти?"
они, как правило, после минутного раздумья, которое требовалось,
чтобы вернутся из заоблачных высот теоретической физики на грешную землю,
отвечали пространными предложениями, в которых неизменно фигурировали термины
"вектор","алгоритм", "маршрут" и "топология"...

Поэтому я вскоре понял, что лучше всего практические вопросы задавать людям,
в возрасте, что называется, "за сорок".
Именно этот простой способ вскоре привел меня в кабинет коменданта
самого настоящего студенческого общежития,
где за копеечную плату, а также за залог в двадцать пять рублей,
мне на одну ночь выдали самый настоящий ключ от самой настоящей комнаты.
И комплект серого, как лицо абитурента, постельного белья...

Комната была маленькая, но дружная.
Про дружбу можно было судить по сломанному замку,
переполненным окурками стеклянным банкам и
шкафу где пылились разнообразные бутылки.
Чувствовалось, что проживающие тут теоретики частенько проводят время в жарких дискуссиях...

Из четырех коек пустовало две.
Как оказалось, хозяева убыли в студенческие строительные отряды.
Охранять их богатое научное наследие в виде многочисленных конспектов,
остались двое соратников с младших курсов.
Второкурсникам по статусу строительных отрядов пока не полагалось.
Зато ближайшей осенью, насколько я понял, их ожидал заезд на картофельные работы...

Они к ним готовились очень старательно.
До глубокой ночи два друга пили пиво и брали производные.
Причем чем больше было пива,
тем изощренные становились производные.
Под конец братья по разуму переключились на логарифмы...

В кратком забытье, которое сном можно было назвать только с огромной погрешностью,
мне снились какие-то математические чудовища.
Формулы и знаки скалили цифры,
носились в воздухе и норовили цапнуть за палец...

Наутро, наскоро вскипятив воду при помощи чужого кипятильника,
изготовленного на базе двух бритвенных лезвий типа "Нева",
и растворив в ней пару ложек овсяного кофе - попытался прогнать остатки сна.
Процесс шел туго.
Последним весьма неохотно удалилось число Пи,
показав на прощание знак корня...

К восьми часам утра, обменяв так и не пригодившийся ключ на заложенный четвертной,
я побрел на свой первый экзамен...
Первый и, к счастью, последний в этом благословенном вертепе храме науки.
"Quod licet Jovi, nоn licet bovi", как говорили в таких случаях древние латиняне.